History. смешное и грустное в одной теме. только истории. просьба не флудить.

[NeverMind]

СИФА

Если идти из школы домой коротким путём, это заняло бы минут семь, но я не ищу лёгких путей, я иду в 20-минутный обход. На самом деле я боюсь идти через чужие дворы, потому что меня там непременно побьют. Но сегодня мы возвращались с Никитой, и я решил перебороть страх, чтобы не выглядеть трусом перед товарищем. И мы пошли напрямик. Ну и зря. Это было глупо. Пятеро парней окружили нас, стали издеваться над Никитой, потому что первый раз его здесь видели, закинули на дерево его шапку, потом отобрали у нас деньги, после чего ткнули меня лицом в обоссанный собаками сугроб. В те дворы мы больше ни ногой. Не велика потеря – шапка. Школа тоже сплошной стресс. Причём начинается он прямо за ограждением – в любой момент в лицо может прилететь снежок или кто-то сзади даст по ногам. Вчера Быков толкнул меня с горки, и я покатился кубарем прямо к ногам первоклашек, которые долго надо мной смеялись. А на прошлой неделе кто-то неожиданно дал мне оплеуху прямо в тамбуре школы. Я так и не понял кто, и эта неопределённость нервировала. Может тот же Быков, может кто-то из старшеклассников, Козлов или второгодник Алиев. Да кто угодно это мог сделать – я же постоять за себя не могу. С тех пор я захожу в тамбур только с толпой. И вообще, веду себя предельно осторожно и максимально скромно.
Итак, я вполне осознанно смирился с образом школьного лоха. Чтобы прекратить издевательства, мне нужно было это сделать сразу, ещё в первом классе. Дать отпор вовремя, обозначить, что шутки со мной могут обернуться трудностями, сопротивлением и связываться со мной было бы неинтересно. А я тогда этого не понимал. Ещё не повезло с окружением, у меня в компании не оказалось друзей с характером, подающих пример. С тех пор наша компания пребывает в статусе чмырей уже 9-й год. Уже поздно что-то менять. Да, теоретически я могу взбунтоваться и дать отпор. Пусть даже ценой разбитого лица. Но боюсь, это лишь привлечёт ко мне повышенное внимание и моё положение станет ещё хуже. Осталось уже совсем немного – и я покину эту ужасную школу. А там – Москва. И все эти ублюдки будут мне завидовать. У них одна судьба – сторчаться в Мухосранске. Эта перспектива меня греет все эти годы. Дело в том, что мой отец – известный чиновник в Москве. Но я был рождён вне брака. Мать была его любовницей. Но папа нам щедро помогает. Квартира в элитном доме, крутая тачка, дачный дом, поездки за границу. И самое главное – отец обещал меня хорошо устроить в Москве. То есть, моё безбедное будущее было предопределено. Нужно только дотерпеть, доучиться. А учился я плохо. А мне и незачем.
Когда-то давно я оказался в кругу старшеклассников, и они играли мной в «сифу». Они пинали меня ногами по жопе, а я пытался увернуться. Если кто-то попадал мимо, по животу или спине, то он считался заражённым "сифой". Я переходил к нему, он меня раскручивал и пускал по кругу. И когда я пытался удержать равновесие, остальные пинали меня по заднице, пока кто-то не промахнётся. Так у меня появилась кличка.
– Сифа, тебя вызывает училка по русскому, – крикнул Козлов из 10-го «В».
Услышав за спиной смех, я пытался понять, в чём подвох и зачем я понадобился училке. Когда я зашёл в пустой класс, то увидел расставленные на партах стулья. Училки не было. Потом я заметил в дальнем углу второгодника Алиева и моё сердце ушло в пятки. Он сидел на подоконнике, задрав ноги на батарею и курил в приоткрытое окно.
– Заходи, Сифа. Бери ведро, тряпку, натирай полы. – Он щелчком выкинул окурок, набрал в рот соплей и выдавил длинную слюну на пол.
Я подчинился. Что тут сложного? Быстро отстреляюсь и пойду домой. Алиев пристально на меня смотрел и был расстроен. Интересно, чем он провинился в этот раз, что его заставили мыть полы? Понимая, что я не стану задавать вопросы, он сам начал разговор:
– Ох б*яяяя. Ну и с**а эта Шмель (Шмелёва – учитель русского). Говорю, отец бухает, денег не даёт, а она: «Тогда будешь мыть полы», – он пренебрежительно передразнил её голос, – «Все скинулись, а ты будешь отрабатывать», бю-бю-бю-бю-бю, б*я.
Он снова сплюнул на пол, замолчал на минуту, потом продолжил:
– У вас в классе тоже скидываются на это еб*чее покрытие для спортплощадки?
– Да, с нас по 1000 рублей собрали.
– Ну, с**а Шмель. Какой смысл мыть полы, если есть уборщица? Это она мне назло. Целую неделю придётся смотреть, как ты моешь, ну пи***ц. Сифа, здесь подотри.
– Неделю? – от неожиданности я выдал своё недоумение, о чём тут же пожалел.
– Ты чё, б*я, хочешь с двумя фингалами ходить? Хочешь? Нет, ты можешь откупиться! Завтра подойдёшь к Кошкиной и признаешься ей, что каждый день на неё дрочишь. Идёт? Зато полы не будешь мыть. А?
Конечно же я не согласился. На Кошкину я и правда того… этого. Она у нас в классе первая красавица, но ни с кем не мутила и была недоступной. Эх, как я о ней мечтаю! Фантазирую, что однажды подкачу к ней на собственной тачке с водителем и заберу в Москву. Скоро всё у меня будет, только нужно дотерпеть. На второй день я снова мыл пол, а Алиев так же сидел на подоконнике. За дверью послышались шаги:
– Сифа, быстро схоронись в шкафу, Шмель идёт.
– Не поняла, Алиев, ты почему сидишь на подоконнике? – встала в дверях училка.
– Отдыхаю. Вон, я уже пол класса помыл.
Когда Шмель ушла, я вылез из шкафа и продолжил своё дело.
– Молодец Сифа, что согласился быть моим рабом. За это тебя целую неделю никто не тронет.
И правда, на следующий день, когда я выбежал из класса, чтобы подобрать свою тетрадь, которую Митрофанов выбросил из окна, мне на встречу попался Алиев:
– Куда побежал?
– Тетрадь в окно выбросили.
– Щас. Жди тут.
Через минуту из класса выбежал Митрофанов и помчался на улицу за моей тетрадью. Больше надо мной никто не шутил. После уроков мы с Алиевым снова встретились в кабинете «русского»:
– Ох, б*я, как же всё з**бало. Надо было после девятого сваливать из школы. — Алиев разлёгся на подоконнике и включил дисплей мобильника. – А тебе на хрена заканчивать 11 классов, Сифа? Ладно бы ты учился хорошо, может человеком бы стал, а так… Был чмом, так и останешься чмом по жизни.
Тут я не выдержал и выдал свою тайну про отца. Алиев ржал непрерывно минут пять, не поверив в мои сказки, а я спокойно продолжал мыть пол. Потом он притих и спросил:
– Чё, на самом деле? Будешь шишкой в Москве?
– Да. Поэтому я спокойно реагирую на все эти издевательства. Всё равно уеду и сделаю карьеру.
– О***ть, если это так. – Он поднялся с подоконника, приоткрыл окно и закурил.
На следующий день Алиев был на редкость задумчивым. Всё время, пока я тёр тряпкой пол, он пристально на меня смотрел, положив голову на колени.
– Слушай, Сифа. Хочешь, чтобы в школе тебя никто не трогал? И за пределами школы? Чтобы вообще тебя никто не посмел трогать? Хочешь?
Я выжал из тряпки воду и кивнул головой.
– Я стану твоим наёмником. Буду тебя охранять и давать всем п**ды. А ты возьмёшь потом меня к себе в Москву работать. Телохранителем или водителем. Давай?
Я согласился.
В тамбуре школы я наткнулся на Козлова. Я зажмурил глаза в ожидании оплеухи. Но ничего не произошло. В гардеробе тоже ничего не случилось. И в коридоре меня никто не толкал. В классе даже расступились, чтобы я прошёл к парте. Договор с Алиевым работал даже без его участия. В последний день отработки Алиев спросил меня:
– У тебя ещё есть нерешённые проблемы?
– Ммм… Да, в соседних дворах есть пацаны, которые меня постоянно бьют.
– Сегодня можешь смело идти через дворы. Ладно, мне пора, до завтра, Сифа. Спасибо, что мыл за меня полы.
Я позвал Никиту к себе домой, поиграть на приставке, но он упирался и никак не хотел идти через те дворы. Но я был убедителен в своей уверенности. Мы дошли до того места, где всё это время висела на дереве его шапка. Я стал думать, как её от туда снять, потом мы услышали чей-то свист:
– Эй, п**дюки, стоять нах! – из подъезда вышли местные пацаны и окружили нас. – Карманы выворачиваем.
Откуда-то сзади подлетел Алиев и одним ударом повалил сразу двоих на снег, остальные трое бросились бежать. Лежащие смотрели на нас недоумёнными глазами.
– Чё от них хотели, пидоры? – Алиев зачерпнул ботинком снег и швырнул одному из них в лицо.
– Али, ты чё? Мы просто мимо проходили.
– Тебе от них что-то надо? – Алиев повернулся ко мне, давая понять лежащим, кто здесь главный.
– Пусть шапку вернут, – я ткнул пальцем в дерево.
И мне стало жаль потерянного времени. С этим Алиевым можно было столько всего сделать! За год до окончания я впервые полюбил школу. Наконец-то я надел дорогие кроссовки, не боясь, что их отнимут. Со мной стали здороваться за руку! Безопасность придавала уверенности, и я стал смотреть на Кошкину уже другим взглядом. Взглядом надежды. Моя репутация немного улучшилась, у меня водилось баблишко и был секретный козырь – карьера чиновника. И только я начал обдумывать подходы к Кошкиной, как она попала в беду. На одной из вписок Кошкина чем-то обдолбалась и попала на видео в полной отключке, с обосранными джинсами и чьим-то половым органом во рту. И репутация целомудренной красавицы в один миг рухнула, пробив дно. Зашкваренная девушка потеряла всё – зависть сверстниц и влечение парней. Её родители, боясь позора, перестали являться в школу, подруги держались на дистанции, опасаясь подхватить от неё зашквар. Кошкину бросили все, она осталась одна и собралась переводиться в другую школу. Какие-то ублюдки споили и надругались над моей Кошкиной, отобрав мечту, важнейший элемент моего плана на жизнь. Неужели с ней всё кончено? Я понимал всё что она чувствует, я сам когда-то был таким. Мне было её очень жаль и при этом меня одолевала обида. Кто-то надругался над моей мечтой, то есть, надо мной.
Я подошёл к Кошкиной в гардеробе. Она чистила истоптанный кем-то пуховик и плакала.
– Привет. Тебе помочь?
– Нет, отвали.
– Хочешь, я тебя провожу до дома?
Она не ответила и продолжала одним рукавом отряхивать пуховик, другим вытирать слёзы.
– Лена, давай сходим в парк, погуляем? – настойчиво продолжал я.
– Как только ты узнал что я шлюха, сразу решил подкатить ко мне?
– Ты не шлюха. Я знаю. Это всё было подстроено. Хочешь, я всё исправлю?
– Как? Как это можно исправить? Уйди, урод…
Вечером я встретился с Алиевым.
– Мне нужна помощь.
– Давай, рассказывай.
– Нужно наказать тех ублюдков, которые надругались над Кошкиной.
– Ты чё, е*лан? Н***я тебе помогать этой шлюхе?
– Она не шлюха.
– Дебил, она зависала на вписках! Она бухала и брала в рот! Просто однажды это попало на видео. Ты чё, хочешь с ней замутить после всего этого? Ну н***й, я не буду за неё впрягаться. Ты давай определись, если будешь с ней тусить, то наш договор расторгнут, я терять авторитет из-за шлюхи не хочу.
– …Но ты хотя бы знаешь, кто это сделал?
– Чмошник ты, Сифа. Ну и иди на х**. Это Прохор из 24 школы. Гудбай, чмошник.
Прохоров шёл впереди, переключая треки в телефоне. Я долго собирался духом, наконец пересилил страх и поравнялся с ним, слегка толкнув плечом. Мы остановились у торца его дома.
– Это ты снял видео с Кошкиной?
– Ты кто? Чё те надо?
– Я её друг. По-хорошему прошу, извинись перед ней. Запиши на видео, что это была постановка.
– Давай я лучше тебе п***юлей навешаю?
– Извинись на видео… Пожалуйста.
– Па-зя-зю-зя, ахахаахахаах, а если не извинюсь, то что?
Я затупил. Просто стоял и молчал, тяжело дыша. Он придвинулся ко мне вплотную и толкнул меня грудью, потом ещё раз и ещё, пока я не упал, запнувшись об ограждение. Он схватил меня за шарф, приподнял от земли и вмазал мне прямо в нос. Потекла кровь. Вдруг я заметил за спиной Прохора ещё кого-то. Алиев с ноги въехал Прохору в спину, тот упал головой на ограждение и выбил передний зуб. Алиев дождался. когда тот поднимется и правой рукой ударил в левый глаз.
Перед началом урока истории в классе было шумно, пока не вошёл я. Глядя на мой опухший нос, все притихли, а потом начали смеяться и шептаться. Кошкина сидела безучастно, глядя в окно. Я включил проектор, вставил флешку, закрыл шторкой ближайшее окно. В классе наступила полная тишина. На экране появилась измазанная кровью физиономия Прохорова:
– Я, хм… Я хочу извиниться перед Кошкиной… Ммм… Мы, короче, это... Она не пила водку, и мы с Сидором подливали ей водяру в джин-тоник. Ну, короче, она вырубилась и её уложили спать в комнату. Когда все разошлись, мы с Сидором решили над ней подшутить. Сначала измазали ей джинсы, – Прохор сплюнул кровь сквозь промежуток в зубах и вытер рот своей шапкой, – Потом, короче, нам стало весело, мы бухие, всё-такое, потом, короче… Сидор сказал, давай снимем как будто она сосёт, я короче, не хотел, но потом он меня уломал. И я снял на телефон как он суёт ей в рот. Вот, короче. Извини, Кошкина.
Камера мобильника повернулась ко мне, я вытер тыльной стороной ладони кровь под носом и изображение исчезло. Класс замер. Кто-то в заднем ряду зааплодировал, его подхватили остальные. Кошкина смотрела на меня глазами полными слёз.
В том видео не всё было правдой, Кошкина реально обосралась, но это была лишняя информация и её репутация была восстановлена. У меня всё сложилось хорошо, хотя не так, как планировал – чиновником я не стал. Выяснилось, что отец специально не признавал своё отцовство, чтобы у него был близкий человек, на которого можно было оформить левый бизнес. Тем не менее, у меня и правда было до хрена денег. А Алиев… Его закрыли на семь лет за какой-то разбой. Когда он откинулся из зоны, то у ворот его поджидал серебристый SVR. Из него вышел загорелый мужик:
– Алиев! Нам пора работать!
– Сифа? Ты что ли?
Мы побратались. Из пассажирской двери выглянула женщина в чёрных очках.
– Это Кошкина? О***ть!
– У тебя права есть?
– С собой нет.
– По**й, садись за руль. Едем в Москву.
– И какое у тебя отчество?
– Николаевич.
– Как поедем, Сифа Николаевич?

 

[NeverMind]

Олдскул

Тамара и Никита поехали раздавать гуманитарную помощь беженцам. Помощь была расфасована в одинаковые картонные коробки. Коробок было пятьдесят шесть, точно по числу беженцев, которых временно поселили в бывшем пионерлагере «Валентина», сто километров от Москвы. Тогда эти лагеря еще не снесли и не понастроили на их месте коттеджные поселки или просто виллы для богатых. Был, кажется, девяностый год. Апрель. Воскресенье. Одиннадцать часов.
Тамара была штатной сотрудницей российско-немецкого фонда «Гуманус», а Никита – членом общественного совета. Тамара была за рулем. Она быстро и ловко вела небольшой фургончик, иногда посматривая на бумажную, вытертую на сгибах карту – никаких навигаторов тогда еще не было. Никита сидел рядом, глядел на поля, уже совсем обтаявшие, покрытые нежно-коричневой прошлогодней стернёй. Было скучно. Он зевал и переводил взгляд на Тамару – ей, наверное, было под тридцать или чуть больше, но все равно моложе него – ему-то было без двух месяцев сорок. Она была в жилете со множеством карманов, в туговатой юбке камуфляжной расцветки, в тяжелых ботинках и шерстяных носках, скатанных книзу. Ноги были голые, потому что было не холодно, даже почти тепло.
Съехали с большого шоссе на узкую асфальтовую дорогу.
- Еще пятнадцать верст, - сказала Тамара.
- То есть полчаса?
- Примерно… - кивнула она и добавила: - Их специально в чертовой жопе селят, до электрички четыре часа пешком пилить, а автобус давно не ходит. Чтоб не расползлись.
Никита внутренне поежился, услышав такое презрительное к людям слово, но виду не подал, лишь спросил, как же они поступают, если что-то вдруг случится.
- Есть машина у начальника лагеря. Скорую можно по рации вызвать. И ментов. И полевая кухня приезжает каждый день. Так что не кисни, Никита Николаевич. Всё гуманно, высший сорт! Ничего, что я на «ты»?
То есть она поняла, что он тайком возмутился. Какая чуткая, страшное дело.
Ответил:
- Да, конечно, давай на «ты».
Приехали.
***
Там было два дощатых «спальных корпуса» и что-то вроде клуба со столовой. Тамара поставила машину около крыльца. Посигналила.
Подбежали человек пять, мужчины и женщины.
- Где начальник? – Тамара вылезла из кабины.
- В Егорьевск уехал, - ответил пожилой мужик. – Сказал, в обед будет.
- Ладно, - сказала она. – Обойдемся. Собирайте народ! – и посигналила еще раз, долго и пронзительно.
Никита тоже вышел из кабины, огляделся. Тоскливый вид, однако.
Люди шли, почти бежали, к машине.
Когда они собрались, Тамара открыла заднюю дверцу фургона.
- Внимание! - сказала она. – Мы приехали от гуманитарного фонда. Привезли вам помощь. Посылки типа. В каждой посылке рис, сахар, масло, конфеты, печенье, халва, джем, – она загибала пальцы. – Мыло. Тушенка. Вроде всё. На каждого человека по одной посылке. Есть парни поздоровей, чтоб мне самой коробки не таскать?
Выдвинулось двое мужчин лет сорока. Подошла еще одна крепкая тетка.
- Под расписку выдаете? – спросила она.
- Нет, - сказала Тамара. – Все на доверии. Ну, понеслась… Эй! Ты чего творишь? А ну отдай! – закричала она.
Потому что эта тетка, подождав чуточку, вдруг схватила две посылки и побежала к отдаленному корпусу.
- Стой! Отдавай! – кричала Тамара ей вслед.
- Она вообще-то с дочкой, - сказал какой-то мужик.
- Тогда ладно, - успокоилась Тамара.
- Ай-ай-ай, да не очень ладно! – распевно сказал другой мужик. – Дочка уже хватанула! Вон они бегут, вон!
Да, две женские фигуры бежали по размокшей тропинке, тащили коробки.
- Суки! – заорала Тамара и побежала за ними.
Никита вдруг испугался за нее и побежал следом.
Вбежав в корпус, двинулся на крики, распахнул дверь комнаты и увидел, как мать и дочь лежат на полу, не позволяя Тамаре залезть под кровать и вытащить лишнюю посылку.
Тамара встала с четверенек, начала яростно объяснять, что ей самой не жалко, но кто-то из беженцев, «из ваших соседей, из ваших товарищей, ясно вам?!» - останется без передачи. Без сахара, печенья и варенья. «Не стыдно?!» Мать и дочь, не вставая с пола, заслоняя телами подкроватное пространство, молчали. У них дрожали губы и, казалось, слюна падала с зубов. Или это ему только показалось?
- Звери! – прошипела Тамара, плюнула и вышла вон.
Вернулись к фургону.
Он уже был пуст.
- Самообслуживание, блин, - сказала Тамара. – Ну, кажись, поехали домой.
Захлопнула заднюю дверцу фургона, открыла кабину.
- А наша помощь где? – раздалось сзади.
Подошли еще человек пятнадцать.
- Уже, - сказала Тамара.
- То есть как уже! – завозмущались люди. – Где наши посылки? Опять обман?
- Внимание, - железным голосом сказала Тамара. – Мы привезли сюда пятьдесят шесть коробок. Ровно по числу проживающих в данном пункте временного размещения. Вот, накладная, - вытащила из кармана бумагу, потыкала пальцем в цифры прямо перед носом самого старого мужчины. – Увидели? Еще кто хочет посмотреть? Нет? А что ваши соседи все разокрали в две минуты, так вы сами с ними разбирайтесь.
- Под расписку надо было выдавать! - крикнули сзади. – Стеречь было надо!
- Так я, значит, и виновата? – возмутилась Тамара.
- Где наши посылки? Отдайте наши посылки! Жулики московские! Отдайте, хуже будет!
Люди обступили машину. Никите стало чуточку страшно – а вдруг они их не выпустят, устроят самосуд, черт знает. «Несчастные, отчаявшиеся люди, - думал он. – От таких можно всего ожидать. Вплоть до».
- Стоп! – Тамара снова отперла заднюю дверцу фургона. – Глядите! Все пусто. Ничего нет. Все ваши дружки-приятели разокрали. Ну, - наступала она, - чего смотрите?
- Нам жрать нечего! – крикнула женщина.
- На! – закричала Тамара, выхватила из кармана выкидной нож; щелкнуло лезвие. – На! – Тамара протянула этой женщине нож и свою левую руку: – Отрежь кусок, зажарь и сожри! Больше у меня ничего нету!
Женщина зарыдала. Старики оттащили ее. Тамара спрятала нож. Люди стали медленно расходиться.
***
- Звери, - вздыхала Тамара, гоня машину по шоссе. – Чистые звери. У своих крадут.
- Это несчастные люди! – Никита в ответ качал головой. – Ты хоть представляешь себе, чего они натерпелись? Полный обвал и впереди ничего. Никаких перспектив. Никакого будущего. Вообще. Это же страшно! Я не могу их ругать и осуждать. Вот честно, не могу.
- Звери, звери, - повторяла она. – Я к этим бабам присмотрелась, которые лишнюю посылку спиздили. Обе беременные. На шестом примерно месяце, точно говорю.
- Ну и что?
- А то, что они здесь уже больше года торчат. Они уже здесь между собой перееблись. Погоди, они еще размножаться начнут. Уссаться.
- А ты злая, - сказал Никита.
- Зато ты добрый. Минус на плюс, в результате нолик.
Небо потемнело. Сверкнуло, загрохотало. Они въехали в ливень.
- Люблю грозу в конце апреля, когда весенний что-то там! – засмеялась Тамара. – Стоп. Смотри, прямо завеса водяная. Я не могу вести. Я ничего не вижу. Постоим?
- Постоим.
Тамара съехала на обочину, заглушила двигатель.
- Радио включить?
- Не надо, - сказал Никита. – Давай послушаем дождь.
Дождь и в самом деле на разные голоса тарабанил по капоту, по крыше, по стеклу. Дворники попискивали, не справляясь со струями воды.
- Послушаем дождь, - тихо повторила Тамара. – Кап-кап, трын-трын. Какой ты лирический. И добрый. Наверное, из богатой семьи? – она выключила дворники, и в кабине стало еще темнее.
- Ну, так, - сказал Никита. – Более-менее обеспеченные. Папа доцент. Мама просто старший преподаватель.
- Тю! – сказала Тамара. – У меня покойный папа был профессор МАИ, а мама была секретарь Фрунзенского райкома партии. По оргработе. А я вот получилась злая. Поцелуй меня за это.
Она что-то нажала под его сиденьем, и спинка откинулась назад. Она налегла на него сверху. Они долго целовались, потом она левой рукой стала освобождать его от одежды.
- Ох ты, - лопотала она ему прямо в ухо. – Ох ты какой… Ох, я уже вся мокренькая… Давай я на тебя присяду, ммм?
- Ммм… - кивнул он.
Она задрала юбку и что-то сделала с трусами – наверное, сдвинула на сторону.
- Вот ты какой, - громко вскрикивала она. - Ну ты какой…
Никита чувствовал, что ему просто прекрасно, как не было, пожалуй, никогда – из-за какого-то сладкого легкомыслия, не испытанного до сих пор. Он всегда сдерживался, затягивал время, чтоб женщине подольше было приятно, и следил за собой, чтоб вовремя вытащить – а тут он чувствовал беззаботное и безнаказанное удовольствие. Но всё-таки спросил, скорее по привычке:
- Можно?
- Давай! – задрожала она, и потом застонала: - Ой, как тебя много… Ой, как хорошо…
- Не боишься? – шепнул он.
- Главное, ты сам не бойся! – сказала она. – Платок носовой есть?
- В кармане, достань сама, мне далеко тянуться.
- Спасибо.
***
Но эти слова - «главное, ты сам не бойся!» - Никита не забыл.
Особенно стал помнить после восемнадцатого июня, это был день его рождения, сорок лет, и папа-доцент, произносил тост и сказал: «Главное, сынище, ничего не бойся! Понял, что отец говорит? Главное – не бойся!» Кажется, Никита даже покраснел, потому что рядом с ним, во главе стола, сидела его жена, и она засмеялась, и чокнулась с ним, и сказала: «Вот именно! Слушай папу!».
Потому что жена считала его человеком, мягко говоря, нерешительным.
«Что же она тогда в виду имела? – сотый раз спрашивал себя Никита. – Ну, конечно, скорее всего какую-то обыкновенную ерунду. Типа не бойся, не залечу. А если залечу, то сама справлюсь. Скорее всего, так. А может быть, в другом смысле? Что она такая отвязанная, захочет - забеременеет и родит? Безо всяких мыслей о будущем? Вот как эти тётки-беженки? Ужас».
***
В конце июля, после отпуска, он пришел в фонд «Гуманус», получить бумагу о том, что он является членом общественного совета. Якобы это нужно было в отделе кадров его института. Так он объяснил жене.
В коридоре он сразу же наткнулся на Тамару.
Она была в той же самой камуфляжной юбке и в жилете с двадцатью карманами. Только вместо тяжелых шнурованных ботинок на ней были босоножки; виднелись толстые пальцы с короткими некрашеными ногтями.
Но главное – у нее торчал несомненно беременный живот. Не сильно, но явственно.
- Привет, Никита Николаевич, - она спокойно чмокнула его в щеку. – Как дела, как жизнь, как успехи?
- Привет, - сказал он, приобняв ее за плечи. – Ты…
- Что я? – она немного нарочито подняла брови.
- Ты беременна?
- Нет, что ты! – засмеялась Тамара, похлопывая себя по животу. – Пирожков наелась в буфете! С капустой!
- То есть…
- Ты вообще считать умеешь? – она засмеялась еще громче и стала загибать пальцы. – Май, июнь, июль! За три месяца такое не нарастает, - она снова хлопнула себя по животу. – Не тоскуй, Никита Николаевич, все хорошо.
- То есть ты уже была беременна? – она кивнула. - Ты, наверное, замужем? – она кивнула снова. – А кто твой муж?
- Ну, всё тебе сразу расскажи! – хмыкнула она.
- Ладно, - вздохнул Никита. – Хорошо. Тогда пока.
- Погоди, - сказала Тамара. – Минутку. В воскресенье надо ехать гуманитарку раздавать. Лагерь под Шатурой. Отъезд отсюда в девять ноль-ноль. Я тебя запишу к себе в пару?
- Конечно, - сказал он. – Обязательно.

 

[NeverMind]

Закурить не найдется?

Ночь уже почти отпустила небо, и неровные штрихи тучек ползли сквозь серо-голубеющее бытие по ветру вместе с мерзкими шлепками дыма заводских труб. Умереть в переулке промышленного района? Весьма "элегантно".
По крайней мере, я так думал, глядя на возможную причину появления невинно убиенных душ в чистилище. Если, конечно, души этого города можно хоть как-то назвать невинными.

Обычный гопник, каких поискать — твидовая серая восьмиклинка, синие спортивки в полоску и классические носатые туфли, сверкающие в софите слабых уличных фонарей. Барсетка под локтем, руки в карманах. Довольно мощной комплекции. Учитывая нынешних холёных мальчиков в узких трико, шныряющих обычно по улицам, данный представитель выглядел довольно древним — сразу вспомнились архивы формата флоппи дискеты и VHS-эпоха.

— Мне повторить вопрос? — прозвучало совершенно негрубо и с интересом.
— Секунду.

Я внимательно посмотрел на гопника: прячась в тени козырька восьмиклинки, на меня смотрело простое скуластое лицо с выраженным (и что удивительно) прямым носом, с тонкой улыбкой бледных губ. А ещё фонарь под глазом. Для такого "Рарного" прикида он был удивительно молод, но глаза...
Давненько я не видел этого взгляда. На простом лице очевидно простого на первый взгляд человека отпечаталось что-то болезненно знакомое, бесконечно пустое.

— Есть только сигариллы. — Ответил я.
Иронично. Именно в этот день на работе в честь увольнения коллега подарил мне упаковку шикарных сигарилл Бэквудс — ручная скрутка и великолепный вкус. По крайней мере, меня уверяли в этом. Но, видимо, мне не придётся опробовать это самому.

Глаза бандита блеснули в темноте. Шагнув в мою сторону, он убрал руки из карманов — ножа в ладони нет, значит, возможно, отделаюсь только бумажником. Я извлёк из наплечной сумки заветную упаковку и потянул за пломбу, вручая гопнику всю.
— Благодарю. — Сказал он мне.

Я ослышался? Не похоже. Вместо всей пачки маргинал аккуратно взял одну сигариллу, не задевая другие кончиками пальцев. Затем, снова покопавшись в карманах, паренёк извлёк старенький "крикет" и чиркнул колёсиком, раскуривая. Я удивился второй раз, когда пламя зажигалки было предложено мне. Не долго думая, я вытянул из пачки ещё одну сигариллу и спешно, рвано затянулся, ожидая удара. А может, он решил дать мне закурить напоследок? Хотя, думаю, если бы хотел, то я уже б давно лежал на асфальте.

— Хреновый день, да? — Участливо спросил маргинал, и дым едва не встал мне поперёк горла.
— Не считая увольнения без аванса и отсутствия перспектив на будущее — вполне нормальный.
— Значит, ты никуда не торопишься? — Вскинул бровь мой собеседник, и я кивнул.
— Тогда я предлагаю вам увлекательный разговор с последующим распитием портвейна на стадионе.

Я окончательно выпал. Впрочем, завтра дел у меня действительно не было. Да и отказывать вежливому психопату себе дороже.
На самом деле, рациональное зерно во мне ударилось ростками о крышу, которая давно просела и протекла — когда ещё я смогу побухать в компании гопника?

Стадион "Юность". Буквально в двух шагах от старой школы и через улицу от моего дома. Будучи школьником, я проводил здесь много времени на спортивных соревнованиях и просто на уроках физкультуры.
Невольно вспомнились тяжёлые футбольные баталии с одноклассниками. Я был жилистым, но меня почему-то ставили на ворота, благо мячи я ловил исправно. А после мы бежали в местный универмаг за газировкой, скидываясь с денег на обед, за что нам влетало. А ещё воровали карбид у химички, которым однажды взорвали школьный туалет... Возможно, я один из немногих в этом городе, кто вспоминает школу хоть как-то более или менее позитивно. И потому я не мог без грусти смотреть на то, что осталось от стадиона: тёмными пятнами по белым полусгнившим доскам трибун тянулись широкие расколы, чередующиеся проломами. От асфальта осталось одно название и неровные островки с проросшими сквозь трещины сорняками, сквозь которые шла полустёртая линия старта. Где-то ближе к центру старые ржавые ворота тонули в большой луже с песочными краями. От турников остались только обточенные коррозией и временем кривые зубья железных прутов. Усевшись на самые ровные и целые лавки в третьем ряду, мы уставились на поле стадиона. Справа из-за густой сирени на нас лукаво выглядывали серые панельные пятиэтажки. По левую сторону утопала в деревьях моя школа, обшарпанная и такая родная. Привычно горел свет на первом этаже.

— Серёга, можно Серый, конечно же.
С этими словами Гопник протянул мне руку.
— Михаил. Можно на ты.

Я ответил на рукопожатие и вдруг увидел, как его рука, освободившись от положенной на скамью барсетки тянется за пазуху. Мгновение, и бутылка портвейна "777" с двумя стаканчиками ставится между нами. Я снова выпал.
— Даже и не знаю, что сказать. — Протянул я, пока Серёга плавил пластик пробки зажигалкой.
— Расскажи, что у тебя случилось?
— Да нечего рассказывать. Уволили с работы. Мне всё пишет бывшая, которая наставила мне рога с год назад. Угнали машину. Ничего особенного. А у тебя что? Не часто меня НЕ грабят гопники, а уж поить вином.
— Ну... Признаться, у меня тоже плохой день. — Как-то вскользь сказал Сергей, разливая портвейн по стаканам.
— И что же случилось? — С удивлением для себя спросил я.
Отрешённость вкупе с невероятной манерностью маргинала интриговали до глубины подкорки головного мозга.
— Я устарел.

Вот так вот просто и чётко сказал гопник, пододвигая ко мне пластиковый стаканчик с портвейном. Я в свою очередь протянул ему сигариллу.
Мы затянулись одновременно.

— Это как? — Спросил я.
— Да вот так... — задумчиво протянул маргинал, — знаешь. Просто однажды выходишь из дома, и понимаешь, что ты какой-то лишний на улицах. — Он вздохнул. — Меня и свои-то не очень принимали, сам понимаешь — надо быть проще и отжимать мобилы. Но это не моё. А сейчас какие-то странные дети, невнятная речь, какие-то шевроны.
Помолчав немного, будто собираясь с мыслями, Серёга продолжил:
— Даже не знаю... Ты однажды понимаешь, что ты кусочек прошлого в будущем. Как старая фотография, на которой изображено что-то ушедшее, но ценное, дорогое. А все остальные вокруг уже давно флешки. С огромной памятью... Которая набита мусором. И вот эти флешки заменяют новыми флешками. А фото выцветает, рвётся, разваливается под дождём. Так и я... Разваливаюсь. Хотя что поделать, я же быдло, ёпта. Вечно молодой, вечно пьяный.
С этими словами гопник усмехнулся.
Мне оставалось только заворожённо слушать. Он говорил о себе, но без эгоизма. Совершенно. Я узнал, что он поэт. Пожалуй, только я могу похвастаться тем, что я пил на стадионе с гопником, и... Он декламировал мне свои стихи...

"Как Данко в тоске предсмертной
Несём своё пламя мы в сердце
Мы сделать желаем бессмертной
Память за старою дверцей
И многогранна та старая память
Что слайдами фото старинных
Норовит всё сгореть иль растаять,
Лишая картинок тех дивных

И нет уже многих ведь рядом
Тех, кто был, или не был
С кем ты встречал звездопады,
И видел снов своих небыль.
Вопреки мы храним в алтаре
Декаданс душных воспоминаний
Ведь отсутствие их в голове
Вызывало бы больше страданий".
***
Дни пролетали довольно незаметно. Вскоре я нашёл новую работу. Рутина почти затянула меня, но я помнил: мы условились встретиться сегодня в одиннадцать на том же месте. Прихватив на этот раз пачку обычных сигарет "Тройка", я спешно вышел к стадиону, но по дороге возле школы в кружке фонаря я обнаружил толпу местного "нового" пацанья, обступившую кого-то. Судя по короткому вскрику — девушку. Я прибавил газу, с ходу громко оповещая о своём присутствии:

— Ребятки, весна в голову ударила?

Компания развернулась. Четверо. Малолетние щенки. Худые ноги в зауженных трико и широкие на вид корпуса в бомберах. Чёлки и нашивки. Ребята быдловато выкатили вперёд губы, растянутые в глуповатой мерзкой ухмылке, и следом на меня посыпались вопросы:

— Слыш, дядь. Ты герой, да? Шмот дашь поносить? Кожанка хорошая.
— А заработать пробовал? — Огрызнулся я, стараясь отвлечь компанию на себя, чтобы девушка имела хоть какие-то шансы сбежать. Подавая ей незаметный знак глазами, невольно заметил ладную миниатюрную фигурку и аккуратное личико, обрамлёное светлой чёлкой. Девушка застыла на месте, будто вкопанная, но мой план удался, и четыре "мушкетёра" начали обступать меня, в руке одного из них блеснуло лезвие ножа...

Синее пятно метнулось откуда-то из темноты в круг софитов, снося одного из нападавших. Стараясь не упустить возможности, я двинулся вперёд, выписывая ногой под дых подстрекателю. Главаря с ножом тем временем ронял об асфальт столь вовремя появившийся Серёга. Первый лежал в нокауте. Второго и третьего мы хорошенько отпинали, но главарь к сожалению успел сбежать.

— Хы. Знай старую школу, ёпта! — Заключил Серёга.
Оставив мне номерок телефона то ли для приличия, то ли ради интереса, девушка скрылась за поворотом. Мы же направились на стадион, на этот раз выбрав угол в тени, чтобы в случае возвращения подростков с подкреплением не отсвечивать.

— Ты уж звякни ей, не зря же писала. — Гыгыкнул маргинал, протягивая на этот раз одну баклашку "Шахтёрского" десятипроцентного светлого пива. Жёсткое пойло, осмелюсь доложить.
— Мне кажется, ты заслужил это право больше, чем я. — Усмехнулся я.
— Поверь, не охота. Да и ты первый начал геройствовать.
— Но разносил-то ты. — Заключил я, отхлебнув из бутылки, протягивая хрустящую пластиковую баклашку обратно.
— Мне оно, не нужно, правда. — Отмахнулся бандит.
— А что, у тебя уже есть кто-то? — Спросил было я, о чём сразу же пожалел.
Сергей едва заметно помрачнел, и печаль отразилась во взгляде чуть сильнее:
— Есть, вернее. Была.
— А сейчас... — любопытство во мне победило вежливость, — она...
— Ушла.
— И почему же?
— Я быдло, Миха. Забыл?

Серёга улыбнулся неожиданно ярко и позитивно, сверкнув глазом.
Я вздохнул, непонимающе мотнув головой. Звёзды мотало по небу меж облачных прослоек, осеняя обсидиан ночи тусклым фонарным светом. Порывы тёплого ветра мотали летнюю пыль по стадиону почти что кругами, стравливая потоки в битве маленьких ураганчиков. Стадион старел, казалось, с каждым днём, обращая краску и покрытие металла в прах, ломая доски скамеек.

— Я не понимаю. Серёг. Ты пишешь прекрасные стихи. Ты думаешь, как никто на моей памяти. Почему ты так говоришь о себе?
Этот чёртов гопник улыбнулся, затянувшись. Отведя взгляд от неба, он прикрыл глаза, пустив облако табачного дыма в воздух:
— Да потому что я херовый созидатель, знаешь.
Хмыкнув, он продолжил:
— Жизнь как поезд. Офигенный такой поезд. И у каждого своя станция, понимаешь? А Бог типа начальника состава. Или машинист, как хочешь...
А я опоздавший. Который бежит по перрону вслед за составом с матами жуткими. А денег на новый билет нет. И есть смутный шанс попасть на следующий поезд по старому билету... Крайне смутный, и знаешь...
— М? — Вопросительно хмыкнул я, затягиваясь последней сигаретой.
— Я не могу сказать, что всё было плохо. Я удачно отучился в школе. Я... Сносно закончил училище. В семье было всё более-менее. Но б**ть...
Горечь в его голосе пронзила новой нотой, а я замер, впервые услышав от него матерное слово.
— У меня всю жизнь ощущение, что я — тот самый единственный опоздавший. Вечно молодой. Вечно пьяный.
Мне осталось молча похлопать друга по плечу, вручив ему оставшееся пиво.
***
С Анной у меня начало налаживаться интересное общение, переросшее в нечто большее. Она оказалась тренером в одном спортивном зале. В котором ей иногда не очень везло сталкиваться с теми самыми ребятами, которые решили подкараулить её в переулке в надежде залезть под спортивную форму. Гопник уговорил меня записаться к ней на тренировки. Таким образом я стал ближе к Анне, Анна стала дальше от мелких похотливых щенков... А Серёга вскоре получил шикарную резную трубку и пакет махорки. Впрочем, счастье длилось недолго. На этот раз толпа юных мстителей ждала нас за ближайшим поворотом от зала. Я уговорил её убежать. И это помогло мне спокойно пережить избиение ногами в дешёвых кроссовках. Только куртку жалко, а так.
***
— И ты, жопа, молчал, да?
Я сидел за столом, когда дверь открылась. В проходе с бумажным пакетом под локтём с великой укоризной во взгляде на меня смотрел Сергей. Из-за его плеча виновато смотрела Анна. Я только выписался из больницы, потому отдал ей копию ключей, чтобы поливала фикус по имени Андрей.
— Да ладно, всего недельку полежал с сотрясением лёгким.
— Ань. Можешь, пожалуйста, выйти? — На удивление тихо попросил Сергей, и девушка вышла, закрыв за нами дверь.
— Я тут тебе фрукты принёс, там... И ещё кое-что.
С этими словами маргинал вытащил из пакета промасленый газетный свёрток, и грохнул его на стол.
— Я знаю — у тебя скоро юбилей.
Я с интересом начал разворачивать странички "Спортивных новостей" и замер. В груди похолодело — передо мной лежал старенький видавший виды пистолет ТТ.
— Полный магазин. Маслят могу ещё подсыпать потом. Номера сбиты. Если что, выбросишь и никто ничего не сможет сказать. — Гордо заявил Сергей.
— Ты охренел? — тихо спросил его я.
— Это на случай, если меня рядом не будет. Ну, если не хочешь, я его отнесу и спрячу под лавочку, где мы сидим. А по поводу ребят этих...
Гопник посуровел:
— Я одного из них в больницу отправил в качестве предупреждения. Братвы может у меня и нет, но я один целой бригады этих щенков стою, понял?
— Спасибо. — Мягко улыбнулся я, пожимая ему руку.
***
Неделю подряд тревога не покидала моё сердце. Встреча была назначена.

И снова я иду к стадиону. Уже издали на нашей лавочке я замечаю сгорбившуюся фигуру Серёги и машу рукой. Он не отвечает. Я ускоряю шаг, насколько это возможно хромому человеку, едва не споткнувшись, взлетаю по лестнице трибун стадиона. Дотрагиваюсь рукой до его плеча — спина отклоняется назад, и на меня смотрят стеклянные глаза. И до боли знакомая улыбка будто ещё шире. Ещё счастливее. Рассвет, скорая. Одно ножевое. Прямиком в сердце.
Следствие встало — закон уснул. Но проснулась справедливость.
Вернувшись на наше условное место, я бережно сдвинул опустевшую рюмку и кусочек чёрствого хлеба в сторону, отдирая доску скамьи, стараясь не порвать перчатки. Там, в темноте лежал заветный газетный свёрток.
Компания уродцев не заставила себя долго ждать. Они караулили меня возле школы, ехидно посмеиваясь:
— Ну что, гопозавра прибили, ага. Ты тоже хочешь?
Компания засмеялась. Всё те же четыре урода. Ладони дотронулись до козырька восьмиклинки, надвигая козырёк на глаза.
Серёг... Спасибо тебе за второй магазин.
В два шага сократив расстояние меж нами до метра, я вскинул пистолет, целясь в лицо когда-то убежавшему от нас главарю, и давлю на спуск.
***
Звонок в дверь подобно упавшему на голову снегу всполошил меня, и я чуть не свалил на пол кастрюлю с варившимися пельменями. На пороге стоял наш участковый. Всё-таки я вне подозрения?
— Чем обязан? — Спросил я, рукой закрывая дыру на футболке.
— Следствие закончилось, и я хотел бы передать вам кое-что из вещей друга. По крайней мере, ваше имя в этой записке.
В мою руку лёг клочок жёлтой клетчатой бумажки, испачканный кровью в уголке — лежала под сердцем, видимо. Попрощавшись с участковым, я закрыл дверь, сполз по стене на пол, и, развернув бумагу, не сдержал скупых слёз и улыбки. Типичный Серёга.

Не плачьте по мне, я проснусь.
Здесь я лишь спал, и тем паче,
Где-то так, или иначе
Мира иного коснусь

Я ничто — я забытый бродяга
Бумагу марали стихи
И там, где остались грехи
Как плоть сгниёт та бумага
Я вечно юн — не скорбите по мне
И пьян — поминать уже поздно
Запомните только те звёзды
Что показал вам во сне

Встречу тех, с кем был, да и не был
Вспомню то, что я здесь позабыл
Пусть труп мой остыл
Но на поезд успел я — он уже отбыл

Не плачьте по мне, я проснусь.
Здесь я лишь спал, и тем паче
Где-то так, или иначе
Мира иного коснусь.

 

[NeverMind]

Уметь ждать

Краснодар начала двухтысячных произвел на меня неизгладимое впечатление. После Новой Земли восьмидесятых и девяностых он был прекрасен, сверкающ и праздничен. Девять месяцев в году можно было наблюдать стройные девичьи ножки, а не единожды посреди июля, как в Белушке.
Я поступил в Кубанский на программиста без особого труда – наверное повезло, что в год моего поступления подобралась отличная компания в четыре с половиной долбоеба на место. Долбоебы при зажиточных родителях отправились грызть гранит науки, прочие долбоебы – разнашивать кирзачи и познавать военную премудрость через пиздюли.
Славик был из первых.
Мы случились довольно разными соседями на этот период жизни. Славику посчастливилось родиться в семье главы района, мне просто посчастливилось родиться. Славик легко сходился с людьми, однако люди не спешили сходиться в ответ. Я старался держаться от всех подальше, но чем-то притягивал окружающих, даже старостой был выбран против воли.
Славик был невысоким, но при этом умудрялся быть бесформенным. Мимо такого хоть десять раз пройди в толпе – не запомнишь. В борьбе за жалкие крохи индивидуальности он регулярно ходил в солярий и усиленно отращивал усы. В итоге мы стали идеальными соседями – высокий голубоглазый блондин-скандинав и тюфяк рикша-пакистанец.
Отец снял ему квартиру недалеко от университета. Единственное, что снимал мой отец, был ремень перед тем, как преподать мне очередной урок этикета.
Мне нужно было жилье, Славику статус и что-то вроде защиты. Общага не привлекала ни меня, ни его, хоть и по совершенно разным причинам, оттого и случился этот добровольно-вынужденный симбиоз.
Я не брезговал выпить, он предпочитал закуску, мне хотелось женского тепла, его устраивали шапка и шарф, я любил погонять мяч, он гонял разве что лысого.
А потом наступил майский вторник, когда я встретил Олесю. Она вошла в мою жизнь тем счастьем, что само падает в руки.
Я ждал трамвая на Айвазовского, ее подвела координация. Она вывалилась на меня в открывшиеся трамвайные двери. Я поймал ее, ухватил крепко, готовый унести подальше от этой суеты, транспортной какофонии и выхлопного амбре.
- Привет, - произносит она.
- П… - начинаю фразу я. Она божественно красива. – П…
- Ривет? – заканчивает она за меня.
Молча киваю, соглашаясь.
Смеемся. Я счастлив. Боюсь разрушить этот волшебный миг.
Больше мы не расставались. Стерли не одну пару обуви, наслаждаясь городом и друг другом.
Помню, ходили на Матрицу в «Болгарию» и гадали, избранный ли Нео. Весь мир уже знал ответ (в «Болгарии» крутили фильмы двух-трехмесячной давности), но нам было глубоко похер на весь мир.
Целовались на Красной под летним дождем, и я слушал, как бьется ее сердце, а возможно это было мое, а может быть, это глубоко под землей строители долбили тоннель Краснодарского метро.
Так ощущаешь истинный пульс жизни.
Мы были как Инь и Янь, как Сунь и Высунь, как Чук и Гек.
Я не торопил события, как и все счастливцы уверенный в бесконечности счастья. К тому же я был девственником, хоть и под нордической личиной прожженного ебаря.
Нужно просто уметь ждать, говорил отец.
Он был философом в капитанских погонах советской, а потом и российской армии. Все его однокашники к тому времени стали подполковниками, но отец, не выказывая ни единой эмоции пожимал плечами:
- Надо просто уметь ждать.
Чего он ждал, мне так и не довелось узнать. В один прекрасный день он накидался чем-то вроде «Крота», когда это еще не было мейнстримом. В Белушьей Губе хороший филиал госпиталя с отличными хирургами, но даже отличные хирурги не волшебники.
А потом наступил июль.
Иногда, пересекаясь, нити судьбы сплетаются в причудливый узор. Но чаще выходит уродливый колтун.
Родители Славика намылились в круиз по Средиземноморью, собираясь взять чадо с собой. Это означало, что пока они будут тестировать вестибулярный аппарат на десяти квадратных метрах тесной каюты, мы с Олесей можем на той же площади натрахаться на годы вперед. Лишиться девственности с любимой девушкой – да ради этого можно неделю не выходить из комнаты по рекомендации Бродского. Я дал ей ключи, она одарила меня улыбкой. Иной трактовки кроме «будет безудержный секс» эта улыбка не предполагала.
В тот же день в Краснодаре проездом к морю была мама. Она хотела поделиться своим запоздалым счастьем, которое привезла с собой. Счастье звали дядя Миша. Когда отец еще был жив, они, бывало, выпивали вместе, и дядя Миша отвешивал бате пиздюлей. Матери о том знать не пристало, но я бывал свидетелем.
Мы шли с вокзала. Мама рассказывала какие-то пустяки. Они застенчиво держались за руки, искоса выжидая моей реакции.
Олеся должна уже быть на квартире, и мне показалось хорошей идеей познакомить их с мамой. Дать понять, что все серьезно.
И все оказалось действительно серьезнее некуда. Романтическое фортепиано приправленное саксофоном лилось из динамиков в полной темноте. Как немое кино наоборот. После щелчка выключателя стало виднее – Олеся сидела на диване, раскрепощенный Славик коршуном навис над ней и имел в голову. Идиллия.
- Я думала, это ты, - робко проговорила она, выплевывая член изо рта. Не знаю, можно было это засчитать как комплимент мне, все-таки член у Славика на вид оказался сантиметров на семь длиннее.
Что думал Славик, осталось неизвестным. Он неуклюже прятал чудо-шланг в джинсы. Тот никак не хотел покидать сцену, как заслуженный артист на собственном бенефисе.
Не каждый день на твоих глазах имеют твою мечту, тыкают в то место, которое несколько часов назад шептало тебе в ухо «я люблю тебя».
- Она… ничего. – Единственное, что сказала мама. В конце концов она была педагогом высшей категории и умела сохранять невозмутимость при виде детских шалостей.
Дядя Миша разумно молчал, но в его глазах промелькнула будто бы зависть к Славику. Впрочем, неважно.
Такая вот пьеса в одном действии.
Я вышел на улицу и сел в трамвай под счастливым номером 7. Нам с ним было по пути, я пялился в желтую грушу пластикового кресла перед собой. Хотелось сказать «пока не кончились рельсы», но в депо они скручиваются в тугую петлю.
- Приехали, - обронил водитель, пытаясь понять степень моего опьянения.
Я был трезв, но может и зря. Вышел на незнакомых просторах Славянской, застрявшей где-то в пятидесятых.
Спрашивал у прохожих, где тут найти проститутку. Дельных советов никто не дал.
- Поехали, - сказал водитель, откурив положенный перерыв.
Он высадил меня на общественной бане.
- Там спроси, они ночами этим промышляют, - улыбнулся он. Завсегдатай, не иначе.
Ее звали Рита. Можно было и всех посмотреть, но я решился довериться фатуму. В конце концов Рита ничем не хуже и не лучше других.
Она была опытной, уверенной в движениях, жестах, взглядах и стонах. Настоящий солдат-контрактник в армии любви. За час я настрелял три презерватива. Она сказала «Ты милый», когда одевалась.
Из радиоприемника нежно надрывалась Джери Халлиуэлл. «Calling» или что-то в этом роде. Прекрасный гимн на похоронах безмятежной юности.
Наутро я съехал с хаты. Олеся, как оказалось, хотела сделать мне сюрприз, и он-таки удался. Разговор не клеился, и я помню только, как был в миге от того, чтоб забыть, простить, переступить. Не сложилось. Она ждала меня в романтической темноте, Славик вернулся за паспортом, рассеянный мудак.
Я не раз потом вспоминал, словно в замедленной съемке, тот момент, когда он высовывает своего длиннющего смуглого питона из ее рта, сантиметр за сантиметром, бесконечно, мучительно долго.
Добавь чалму, и вышел бы укротитель с собственной змеей.
Помню еще, что она покраснела, стало быть, чувства ко мне у нее были.
- Она сама сказала, раздевайся и не включай свет… - Славик тоже попытался объясниться. Я его не ударил, но в моем взгляде он прочитал достаточно, чтоб замолчать и впредь держаться подальше.
Олеся и Славик построили ячейку общества, выполнили пятилетку в три года. На вручении дипломов их дочь отчетливо могла говорить «жопа». Потом на свет появился сын. Дочь взяла все самое лучшее от матери, сын - все остальное от отца.
Дом на Черноморском побережье, бизнес под батиным крылом, счастливые лица на фотографиях в соцсетях. Дочь студентка, сын суворовец, собака лабрадор.
Мне не удалось жениться, да я и не пытался. Командировки, разъезды, нечастые, но беспорядочные половые связи. Жене бы такое, наверное, не понравилось.
Волею судеб оказавшись в Краснодаре, закончив дела на сегодня, сажусь в трамвай, чтоб просто ехать.
Двадцать лет спустя неузнанный я среди неузнаваемых пейзажей. Город другой, я - тоже. И только красно-желтая Татра грохочущей машиной времени сводит нас воедино. Седьмой маршрут. Ставропольская. Айвазовского.
Кажется, моя очередь шагнуть из трамвая в неизвестность. Глупость, конечно, но пульс подскакивает.
На остановке никого. Наивно ожидать иного.
Не успеваю перейти на зеленый, только что закончившийся. На противоположной стороне смеются девчонки-студентки, у них тоже не вышло. Останавливаются, как вкопанные, кроме одной, что уткнулась в телефон. Она ступает на проезжую часть, один шаг, второй. Тут ее замечают подруги, но не Тычтынбек в маршрутке, одновременно отсчитывающий сдачу, читающий ленту новостей и заодно ведущий транспорт. Все торопятся жить.
Бросаюсь вперед, успеваю буквально схватить ее по-медвежьи и вытолкать обратно на тротуар.
Тычтынбек сигналит, высовывается в окно и кричит неразборчивые фразы. Пассажиры, как несушки в курятнике, начинают перекличку.
Я выпускаю из объятий девушку.
- Спасибо вам большое! – произносит она.
Те же глаза, тот же овал лица, тот же изгиб губ, почти тот же голос. Только на двадцать лет моложе.
- Привет! – улыбаюсь я.
- Привет! – удивленно отвечает на улыбку она.
То же волнение, то же неподконтрольное разуму цунами, то же сердце, которому тесно хоть и в грудной, но клетке, готовое объять весь мир. Только двадцать лет спустя.
Надо просто уметь ждать.

 

[Дед Эндрю]

...

 

[Дед Эндрю]

...

 

[Дед Эндрю]

...

 

[Дед Эндрю]

...

 

[NeverMind]

Давай перевернемся

ну что, забрали заказ?
- забрали.
- снижение большое?
- нет, 10% всего!
- поздравляю нас! Надо отметить!
- давай потом отметим, когда бабки получим. Сейчас нужно всё организовать. Работы куча.
- а кредиты одобрили?
- один да, по другому завтра ответ.
- ладно, чё с бригадой?
- бери пока джекичанов, пусть они начинают.
- хорошо! Завтра еду табличку на объект вешать.
- давай, всё.
Это разговор компаньонов, выигравших ранней весной, многообещающий, жирный госзаказ по благоустройству территории. Тот, который хотел отмечать – это я, тот который «по делу» - мой товарищ, назовём его Дима. Я - «на земле», Дима – по кабинетам. Димон – голова, инженер-физик, площадь заасфальтированного участка вычисляет по формуле! Но вот беда – думает, что болгарка - это жена болгарина! За плечами у нас с Димой не один десяток подобных заказов, нам нравится работать с государством. Правда сейчас пришлось в кредиты впилиться – своих денег не хватило, сумма большая. Ну ничего, сдадим раньше срока - не сильно попадём на проценты. Моржа прям хорошая! Работа привычная, подрядчики проверенные, заказчик лояльный хотя и не бессребреник!
Контракт подписан, выход на объект запланирован на 01 июня! Идёт бурная подготовка к предстоящим работам: я с рулеткой и «колесом» промеряю площади объекта, считаю расход материала; заключаются договоры с подрядчиками и поставщиками; делаются предоплаты за необходимое оборудование и прочее. Димон, как истинный шахматист, просчитывает всё на два хода вперёд. Незаметно пролетает время, подходит к концу месяц май. Мы рвёмся в бой, как молодые Тайсоны! Жену и детей отправляю на лето в солнечный Крым. Закупаю пельмени, сосиски, макароны – готовлюсь к аскетическо-спартанскому образу жизни.
Подходит срок, закипает работа. Погода радует отсутствием дождей, которые зачастую парализуют стройку. Я, можно сказать, живу на объекте и объектом же живу! Голова забита насущными проблемами, телефон не умолкает. Вы знаете, кто есть прораб? Прораб – это производитель работ. Я с полной отдачей произвожу работы, успевая спать по 4-6 часов в сутки.
В таком режиме проходят две недели и прошло бы ещё 10-20 – сколько надо, до успешной сдачи работ, если бы не случился тот звонок…
- Ало, Сергей Михалыч? – проворковал нежный женский голос на том конце провода.
- Меня зовут Сорокина Анастасия, я представляю компанию «Успешный Успех» и хочу предложить вашему предприятию наши услуги. У вас есть буквально пару минут – произнесла Сорокина, мило картавя на букву р.
- Слушаю вас, Анастасия – ответил я, удивляясь, что сразу не положил трубку и не добавил спамный номер в ЧС.
- наша компания занимается предоставлением юридическим лицам банковской гарантии. Вам актуально это сейчас?
- Анастасия, у вас такой милый выговор(имею ввиду её картавость) и голос очень приятный, что прямо да, актуально! – подтроливая Сорокину, говорю я.
- спасибо – смутившись отвечает молоденький голос.
- вы наверное безумно красивая, Настя? – интересуюсь, почувствовав податливость дамы.
- Сергей Михайлович, - звонко смеясь говорит Настя – я пришлю наше коммерческое предложение на почту вашей организации, ознакомьтесь пожалуйста. Всего вам доброго – шутливо воркует Сорокина, поняв, что с этим клиентом каши не сваришь.
- и вам хорошего дня, Анастасия. Звоните, не забывайте!
Зацепила меня Настюша, очень хотелось увидеть её облик. Прям заинтриговала сучка(в хорошем смысле конечно)).
Через некоторое время, на почту поступило КП от «Успех Успехов», с подписью «менеджер Сорокина Анастасия» и телефоном для связи. После трудового дня, я поедая пельмени в пустой квартире, забил номер в контакты и принялся искать его в мессенджерах, с целью просмотра фотографии профиля. В ватсапе была её фотка! Наружность Насти полностью соответствовала её голосу. На вид ей было не более 25 годков, серые глаза смотрели на меня с экрана, а наманикюренные пальчики изящно поправляли русые волосы за милое ушко. – хорошая козочка – вслух сказал я, жуя пельмень…
- доброе утро, Анастасия! – напечатал я на следующий день.
- здравствуйте. А кто вы? – интересовалась Настя.
- Сергей Михайлович, вчера общались с вами по поводу БГ.
- ААА! Здравствуйте! Решили оформить БГ – наивно предположила Настя.
- нет, соскучился. Давно не звоните, не пишите! – шучу я, добавляя смайлики.
- понятно – разрушая надежды на диалог, отвечает Сорокина.
- много ли лохов сегодня? – не сдаюсь я.
- каких лохов?
- ну клиентов – отвечаю.
- ну зачем вы так, Сергей Михайлович? – ставя смеющиеся смайлики, натыкивает в экран смартфона Настя.
- ну а что? Самокритичность – это же хорошо! – не отпускаю я с крючка Сорокину…
Таким образом, мы стали периодически общаться. Наша переписка имела инфантильный характер и доставляла мне (и ей наверное), какое-то лёгкое наслаждение. Я не переходил границ, держа такт. Вообще, мои юные блудодеи, лучше, уморить бабу достойным поведением, чтобы она сама сделала первые шаги на пути к распутству! Я не ставил цель, переспать с Сорокиной, тем более, как оказалось, она находилась за 1500 км от меня. Это был безобидный флирт. Между тем, не проходило ни дня, чтобы мы не обменялись посланиями, мы желали друг другу доброго утра и спокойной ночи, мы говорили на разные темы, изредка созваниваясь. Я просил её порычать в трубку, своим оригинальным ррр и она рычала!! Мы смеялись, всё было по доброму, хотя доминировал явно я, а она с радостью уступала мне место ведущего, предпочитая сама быть ведомой. Настя всё больше пробуждала во мне животную страсть, тем более, что жена, месяц как уехала… Однажды на объект приехал Дима.
- ты сверку со Славой провёл по щебню? – задал он неожиданный вопрос.
- сверку? Нет пока, договорились на завтра – насвистел я, совершенно забыв и про щебень и про Славу.
Это был первый звоночек…
Общение с Сорокиной набирало обороты. Она присылала мне откровенные фото, видимо не дождавшись, пока я сам попрошу (говорю же, схема «долгое пристойное поведение» работает на ура!). Тем не менее, это было игрой. В какой-то момент я сказал Насте, что когда она приедет в гости, я обязательно свожу её в театр(была у нас такая тема разговора тогда). Сказал и забыл… Прошла ещё неделя в таком режиме, когда однажды, Настя сообщила, что у неё отпуск и она помнит про приглашение в театр! Ну намёк конечно прозрачный, но постойте! Я не собирался изменять жене! Я 13 лет не изменял и теперь не буду – подумал я, заказывая билеты на самолёт, для моей гостьи)) Сработал такой механизм, что заднюю давать было как-то не удобно. Ладно – думаю – пусть прилетит, встречу, поселю, а там посмотрим. И на что я надеялся??)))
Снял для Насти квартиру в городе, где был наш объект. Стройка тем временем, преподносила сюрпризы. То подрядчики накосячат и нужно искать новых, то задерживают поставщики и бригада вынуждена простаивать… Это уже были небольшие, но убытки. Дима очень негодовал, что всё пошло не по плану и настоятельно просил меня всё наладить.
- Димон, ты же меня знаешь! Разрулим! – заверил я.
В тот же вечер, намыв машину, побрившись и всячески приведя себя в порядок, я поехал встречать эту засранку… Стоя в аэропорту и ожидая её появления, я думал слиться, отключить телефон и забыть про это наваждение. Но было слишком поздно!
- привет! А я сразу тебя узнала! Это мне? – промурлыкала Настя, глазами указывая на букет цветов.
- конечно тебе, дорогая подруга! – снова «включая мужика» заверил я.
- как долетела? – спросил я увлекая подругу к выходу.
- нормально – скортавила Настя.
- скажи ещё раз пожалуйста!
- норррмально! – поддержала шутку она.
- есть хочешь?
- хочу!
Если до встречи в аэропорту, я сомневался во влюблённости в Настю, то после, я чётко осознал, что вляпался по самое «небалуйся»! Настя была прелестной миниатюрной девушкой, невысокого роста, с развевающимися волосами, пленительной улыбкой и чарующими глазами. Её легкое платье, её изящный чемоданчик, её парфюм – всё это, картечью выстрелило мне в голову. Я был сражён наповал! Я решил, что теперь точно, назад дороги нет и надо брать то, что само пришло в руки и наслаждаться!
По дороге в съёмную квартиру, мы заехали в ресторан, где Настя с аппетитом поела. Я смотрел на неё и умилялся.
- а можно, я ещё пирожное закажу – спросила она?
- скажи ещё раз!
- пирррожное – смеясь подчинилась Сорокина.
- теперь заказывай! – позволил я.
Наступал вечер. Мы припарковались у подъезда девятиэтажки.
- ой, у меня мама в таком же доме живёт! – поведала спутница.
Мы вышли в июньскую, вечернюю прохладу. Я нёс Настин чемодан, она букет. Пропикала дверь домофона, мы вошли в лифт и молча поднимались на 7-й этаж. Каждый наверное думал в этот момент о том, что будет дальше. Ведь игра закончится, когда мы вместе войдём в квартиру…
- ну что, размещайся. Всё к твоим услугам – говорил я, стоя в коридоре, в то время, как Настя ходила по квартире босиком.
- отдыхай, ты устала поди. Завтра заеду. Звони, если что – продолжал я отрабатывать тактику «благородного».
- хорошо, Сергей Михайлович – улыбаясь сказала Настя, решив видимо тоже проявить порядочность.
Эту ночь, я спал плохо. Из головы не выходила она. Я представлял, как Настя идёт в душ, как ложиться в постель, как берёт телефон в руки, как хохочет, пролистывая разную чушь в инстаграме. В носу стоял запах её духов, который невероятно поднимал моё либидо!
На следующее утро, я как штык был на объекте, готовый встречать «четырёхоски» с щебнем и песком. Тракторы находились в боевой готовности, джекичаны с лопатами и тачками курили в тени. Я решил, что мой романчик не должен явиться причиной срыва Диминых расчётов и как следствие – нашего попадалова. Хоть в носу и стоял аромат Настиных духов, я превозмогая блудную страсть, бодро руководил процессом стройки. Этот день мы отработали на 100%.
Вечером, я направился к ней, предварительно договорившись о своём визите. Войдя, я почувствовал запах жаренного мяса, вперемешку с её духами. Босая Настя в халатике наводила кухонную суету.
- привет! – поздоровалась она, чмокнув меня в щёку и упархнула на кухню.
- голодный?
– ты не представляешь насколько – подтвердил я, оглядывая её сзади.
- это хорошо! – засмеялась Настя, видимо уловив скрытый смысл моего ответа.
- проходи же! Раздевайся. Скоро будет готов ужин…
Надо ли говорить, что ту ночь мы провели вместе? Молодое тело Насти, до глубокой ночи подвергалось моим варварским набегам. Мы упивались друг другом! Я чувствовал себя сексуальным гигантом с ней. Проснулась давно забытая страсть, настоящая страсть! Выходя среди ночи курить на балкон, мы молча смотрели на спящий город, выпуская струи табачного дыма, обречённые раствориться в мраке улицы… Затем Настя прижималась ко мне торчавшими сосками и я снова тащил её на постель, где заставлял томно стонать от переполнявшего нас обоих блаженства…
В то утро, я впервые опоздал на работу. Телефон вмещал десятки неотвеченных вызовов. Один из рабочих поведал, что приезжал заказчик и рассчитывал увидеть здесь меня. Как назло, Сука! Приехал именно в этот день. В тот же день я узнал, что песок и щебень мы покупаем по ценам выше ранее оговорённых со Славой! Если бы я, как положено, поехал на сверку, то этот сюрприз обнаружился бы раньше, а теперь выходило, что денег перечисленных нами, хватает только на 2/3 нужного количества материалов. Слава объяснял это тем, что мы его не правильно поняли тогда, и что заявленная изначально цена была бы актуальна, при условии соблюдения нами определённых критериев доставки… По сути, Слава нас кидал, но я не держал руку на пульсе и поэтому моя вина здесь была однозначно. Неприятно конечно... Разрулим!
В следующий вечер я снова был у неё. Снова мы никуда не пошли. Снова я слушал её стоны. Снова мы выпускали дым на балконе, молча глядя на полную луну. Эта Сорокина, была неутомимой любовницей. Её упругое тело манило меня вновь и вновь.
- давай перевернёмся – предлагала она задыхаясь.
- скажи ещё раз.
- перрреверррнёмся давай!
Дружный хохот разрывал ночную тишину нашей комнаты и на время парализовал марафон.
Недосып и небывалая физическая активность сделали своё дело! Я страшно тормозил и принимал не вполне взвешенные решения. Итогом становились убытки и затягивание сроков сдачи объекта. Компенсацией же были благодарные стоны и упругие соски моей Настёны! Однажды я сказал ей, что сегодня поеду спать домой, т.к. нужно восстановиться ибо иначе всё рухнет. – ну как хочешь – грустно сказала Настя… В итоге, мы снова окуривали вместе луну, совершенно голые, совершенно бессовестные, но бесконечно счастливые.
В таком режиме прошли две недели, Настин отпуск подошёл к концу… Она собрала свой изящный чемоданчик, надела подаренные мной серьги, сказала, что ей было очень хорошо со мной, что ни один мужчина не обращался с ней так нежно, что всегда будет помнить о нашем романе и прочее. Села в такси и была такова.
Кем была эта Настя, какие мотивы заставили её приехать к едва знакомому мужику в чужой город за 1500 км от дома – я не знаю. Подобных вопросов не задавал. Она тоже не влезала мне в душу. Видимо мы оба нуждались тогда в чём-то подобном, и в итоге нашли друг друга.
За те две недели, на стройке были сделаны критические ошибки, которые поставили под угрозу срыва всю нашу затею. Дима был в ярости, он не понимал, как могли не сработать его расчёты!
– ХЗ, Димон! Стройка – не предсказуемая штука – пытался сглаживать я. В итоге, отработали мы в минус: сказались банковские проценты и деньги, полученные с большим опозданием. Кроме того Настя написала, что беременна и собирается на аборт. А в театр, мы так и не сходили!

 

[NeverMind]

Безумие

Мы встретились в обувном отделе большого торгового центра. Я нагнулся, натягивая узконосые, чертовски неудобные итальянские туфли, и невольно уставился на ноги° девушки, сидевшей напротив. Она примеряла дешёвенькие голубые вьетнамки. Не сказать, чтобы ноги были изумительно красивы. Да, гладкие, симпатичные ножки, но такие бывают у каждой второй девушки° в восемнадцать лет.
Поразителен был цвет кожи. Мороженое крем-брюле — светло-светло золотистый цвет, разбавленный сливочным и розовым. Не могу описать точнее, никогда раньше° такого не видел.
Я поднял взгляд выше и увидел круглые коленки под джинсовой мини-юбкой, идеально плоский животик, обтянутый красной майкой, русые волосы, падающие ниже плеч.
Губы тоже были° поразительные. Пухлые, жаркие, в алой помаде, совсем не подходящей к незабудковым глазам и нежному оттенку кожи. Получалась странная, отторгающая и одновременно манящая безвкусица. Вряд ли девчонка об этом думала. Просто намазалась неумно, как все девчонки.
— Жарища, ужас, — сказал я, растерянно улыбаясь. — Хоть бы кондиционер включили.
— Я вообще ненавижу запах новой обуви, — кивнула она. — Аж тошнит, честное слово.
Мы одновременно встали, держа в руках° коробки с обувью. Девушка оказалась ростом чуть выше моего плеча. Её фигура невольно притягивала взгляд — не изяществом или красотой, а какой-то скрытой неправильностью. Что именно цепляло взгляд, я не понимал, а вглядываться было неудобно.
— Пойдём, слопаем по мороженому? — предложил я.
Ничего похожего на романтику, как будто не девушку пригласил, а позвал соседа по лестничной клетке перекурить на балконе.

— Пошли, — спокойно отозвалась она.
Но сначала мы, само собой, подошли к кассе и заплатили за выбранную обувь. Я — восемнадцать° °тысяч рублей за кожаные туфли. Девушка — четыре сотни за голубенькие вьетнамки. Мне стало не по себе, когда она расплачивалась после меня. Подумал, что ей, наверное, неловко за свою жалкую покупку.
Но нет, ни намёка на смущение! Безмятежное лицо, прозрачные, как лесной родник, глаза и неуместно яркие губы.
Она не понимала ценности денег или не знала, что покупать дешёвые вещи стыдно. «А почему, собственно, стыдно?» — одёрнул я сам себя. И решительно взял девушку под руку:
— Пойдём, я знаю недорогое кафе рядом.
По пути мы познакомились. Я не спрашивал, как её зовут, она сама сообщила — Таня. Я удивился вслух:
— Разве сейчас ещё называют девчонок Танями?
— А почему нет? — спросила она, подняв голову, наверное, чтобы увидеть выражение моих глаз.
Но даже ради этого я не стал снимать тёмные очки. Солнце° палило, как будто поклялось сделать тот полдень самым ослепительным за всю историю человечества. Или собиралось посеять на планете как можно больше смертоносных раковых клеток.
— Сейчас сплошные Насти, Даши и Ксюши. Иногда Полины и Кати попадаются. А Тань моложе сорока лет я давно не встречал.
Вместо того чтобы жеманно пожать плечами и произнести врастяжку: «Да, я такааааая!», она °просто рассмеялась. И пошла дальше рядом со мной, ловко обходя снующих туда-сюда пешеходов.
Пришлось тоже состроить из себя простодушного. Мол, а я Денис, двадцати семи лет, начальник отдела кредитования в банке. Никакой реакции не последовало. Словно я назвал свой потрясающий титул уличной кошке, блаженно растянувшейся на асфальте под лучами солнца.°
Дальше было так же убийственно просто, без единой заминки-запинки-царапинки. Подошли к кафе, сели за столик под зелёным зонтиком, заказали мороженое. Таня — шоколадное, я — крем-брюле (невольная чувственная ассоциация с цветом её кожи).
— А давай после кафешки сходим на пляж? — спокойно предложила Таня, с детским наслаждением облизывая ложечку.
И я вдруг почувствовал, что мне на плечи давит невидимая глыба. Прожитые мною двадцать семь лет буквально прижимали меня к земле. Да, я дряхлый выживший из ума дед по сравнению с Таней. Разве кто-то из моих сверстниц скажет вот так запросто незнакомому парню: «Давай сходим на пляж?».
Ну, может, только какая-нибудь мадемуазель с низкой социальной ответственностью. Но у Тани это прозвучало без всякого грязного подтекста. Просто. Почти по-детски.
— А у тебя есть купальник? — растерянно спросил я.
Она так же беззастенчиво отодвинула краешек майки с плеча, показав узенькую голубую бретельку.
— Я собралась на пляж. Смотрю, а шлёпок нет. Вот зашла в магазин по пути, — пояснила она.
И добавила с убийственным спокойствием:
— Я завалила ЕГЭ по математике. Значит, можно расслабиться и больше ни о чём не думать.
Я чуть мороженым не поперхнулся. Выходит, мне упал° в руки не цветок чистый, свежей росой покрытый, а девка-оторва, лентяйка и двоечница?
— Как же, — пробормотал я, — экзамен же придётся пересдавать… Иначе в вуз не попадёшь…
Она усмехнулась со странным выражением в глазах — то ли наивным, то ли философски-презрительным.
— А оно мне надо? Я выйду за Олега, и буду жить, как у Бога за пазухой!
На какую-то минутку мне показалось, что летний день вмиг утратил свою солнечную эйфорию. Стало серо и тоскливо, как на похоронах у соседской бабушки.
Таня начала объяснять, но я слышал её, словно сквозь стенку. Через собственные мысли, холодные и плоские: «Ну, и что? Кто тебе эта Таня? Чужая девочка, встреченная в магазине!». Потом до меня дошло, что она рассказывает свою жизнь.
Снова повеяло тоскливым холодком. Я никогда не слышал, чтобы человек восемнадцати лет °рассказывал о своей жизни. Обычно этим занимаются подвыпившие люди хорошо за тридцать.
Олег был коллегой её отчима, которого Таня называла «дядя Слава». Они вместе работают в мастерской ритуальных принадлежностей. Проще говоря, гробовщики. А это, уверенным тоном° заявила Таня, самый прибыльный бизнес.
— Олег моложе дяди Славы, — продолжала она, — ему, наверное, как тебе — около тридцатника.
— Ну, да, — через силу улыбнулся я, — мы же для тебя древнее старьё!
— Почему? — спокойно возразила Таня, — мужчина должен быть постарше. На нём больше ответственности.
— Это тебя мама научила? — с усмешкой спросил я.
Кажется, вполне тривиальный вопрос. А глаза Тани вдруг налились слезами до краёв. Так стремительно, что я подскочил и едва не бросился обнимать её. Чувство было такое, словно я ни за что ни про что дал подзатыльник ребёнку.
— Ничего, ничего, — быстро проговорила Таня, — просто мама у меня болеет. Давно. Сильно. Туберкулёз лёгких.
Мама болтается по туберкулёзным диспансерам с тех пор, как Тане исполнилось одиннадцать лет. Её не бывает дома по полгода. Таню воспитывает отчим.
— Ты не подумай, он очень хороший, — горячо проговорила она, — никаких домогательств, никакой пьянки. Он мне как родной!
Я почувствовал странную неприязнь к очень хорошему отчиму. Наверное, сидит вечерами на кухне со своими приятелями-гробовщиками. Посасывают° пиво из бутылок, смотрят футбол. И внушают девчонке, что не нужны никакие ЕГЭ, университеты и высокие жизненные цели. Главное — вовремя найти нестарого гробовщика, и жизнь будет в шоколаде!
Пока я рефлексировал, Таня подозвала официантку и уже вытащила свой кошелёчек, собираясь расплатиться за нас обоих. Я вовремя остановил её.
— Банковские служащие тоже нормально зарабатывают, — сказал я Тане.
Она рассмеялась и повторила:
— Ну, что, сходим на пляж?
Надо ли говорить, что я согласился? Взял Таню за руку, именно за руку, а не под руку, и повёл по узкой, затенённой громадными липами, улочке. Зелёный полумрак изменил цвет кожи моей спутницы, сделал его бледно-кофейным.
°«Она похожа на мулатку, — вдруг подумал я, — если бывают на свете мулатки с голубыми глазами».
— Денис, но мы же идём в другую сторону от пляжа! — воскликнула Таня.
— Да. Мне надо заскочить домой на пару минут — взять плавки и полотенце.
Войдя в мою квартиру, Таня сразу доказала, что даже самая молоденькая° женщина — прирождённый разведчик, наблюдатель, детектив. Она быстро переводила взгляд с алого халатика, висевшего на кресле, к сверкающим баночкам и флакончикам под зеркалом. Я сделал вид, что не замечаю Таниного взгляда. И она поняла это. Едкий стыд окатил меня изнутри, словно огромный глоток водки.
Но вместе со стыдом пришло необъяснимое приятное чувство. Да, это вещи Каролины, моей девушки, улетевшей на конференцию дизайнеров в Париж.° Точнее — моей невесты, свадьба с которой намечалась через десять дней. Я купил дорогущие туфли на собственную свадьбу с красавицей Каролиной, а пока она в отъезде, привёл в квартиру едва знакомую девицу.
Кобель. Бабник. Такой же козёл, как все. Почему-то мне было сладко от этих мыслей.
— Ну, давай быстрее, — спокойно сказала Таня. — Бери свои вещи, и пойдём!
Я быстро подчинился. Через пять минут мы уже ехали вниз в лифте. Всё равно мы вернёмся сюда° через час-другой. Или я совсем не разбираюсь ни в людях, ни в жизни.
Пляж словно подготовили для нас — ни души, кроме старика, надзиравшего за катамаранами. °Понятное дело, середина дня, самое вредное солнце.° Даже подростки, не боящиеся ни Бога, ни чёрта, ни радиации, сбежали из этого пекла.
Таня вытащила из своего пакета большое красное полотенце и расстелила его на песке. Сбросив майку и юбку, она принялась скручивать волосы, чтобы стянуть их резинкой на макушке. И тут я понял, что именно в Таниной фигуре заставляло исподволь рассматривать её.°
Лёгкая неправильность пропорций. Бёдра чуть шире, чем считается красивым, чуть тяжелее, чем у °большинства восемнадцатилетних девчонок. Но именно этот недостаток притягивал взгляд, вызывал дерзкие мысли, да какие там мысли! Грубое и острое вожделение — именно оно загорелось у меня в животе, когда я увидел Таню там, в магазине.
Она смерила меня взглядом, слишком понимающим и насмешливым для такой соплячки. И побежала в воду, крикнув через плечо:
— Пошли!
Всё она понимала, эта совсем молодая, слабая в математике Таня. Она чувствовала меня, как самки диких животных за десятки километров чуют распалённого самца. Инстинкт. Древняя сила крови. Чем проще и бесхитростнее человек, тем больше в нём этого колдовства, заложенного генетикой, Богом или создавшими нас пришельцами с других планет.
Я поплыл следом за ней. Тёплая вода, насыщенная запахом водорослей, действовала на меня, как афродизиак.
«Ничего удивительного, — подумал я, — вода вызывает подсознательные воспоминания о внутриутробной жизни. Когда не было сознания, только телесные ощущения».
Мелькнули смутные мысли о генах тысяч моих° предков, которые пульсировали в моей взбудораженной крови, о прошлых жизнях, вспоминающихся только в раннем детстве. А потом я перестал думать. Догнал Таню, обнял её в воде и с отчаянной жадностью поцеловал. Она не возразила. Тело её было удивительно горячим, наверное, как и моё.

Мы разомкнули объятия только вечером, когда солнце, перешедшее на западную сторону неба,° вдруг наполнило спальню сочным оранжевым сиянием. Мы не помнили, когда и как переместились сюда с пляжа. Не знали, кто первым это предложил. Или пошли без всяких °предложений, подчиняясь приказам своих распалённых тел?
Мыслей не было совсем. Меня окатывало ливнем из тысяч образов и ощущений: сверкание солнца на речных волнах, сдавленный стон, вкус белого шоколада, запах водорослей, детский смех во дворе, испарина сладкой усталости, мелодия из индийского фильма за стеной, жаркая судорога в животе, тёплый ветер по спине, трепетание пальце на затылке.
— Я ужасно есть хочу, — негромко проговорила Таня.° — Покорми меня, пожалуйста!
— Конечно! — я вскочил и, надев только шорты, бросился на кухню. — А кофе сварить?
В мышцах переливалась сладостная боль, от которой хотелось смеяться и дурачиться. Похоже, Таня была в таком же настроении. Когда я поставил на кровать поднос, она живо окунула палец в кетчуп, которым я украсил яичницу с ветчиной. И мазнула меня по носу.
— Ах ты, крысёныш мелкий!
Я принялся мазать её в ответ, и целовать, и тормошить, и ещё сколько-то столетий пролетело в звонком смехе, аромате кофе и взглядах, затопленных счастьем. Где-то глубоко-глубоко внутри меня шептал голос — не мой, не Танин, вообще неизвестно чей: «Никогда не было так хорошо. Ни с кем! Нигде!».
Первой опять очнулась Таня. Оранжевый свет за окном потускнел, принял красноватый оттенок. Красный — цвет предупреждения.
— Мне пора идти, Денис, — тихо сказала Таня. — Дядя Слава будет волноваться.
— Дядя Слава или Олег? — криво усмехнувшись, спросил я.
Она быстро застегнула молнию на юбке и, встав перед зеркалом, стала причёсываться. Массажной щёткой из натуральной слоновой кости, которую взяла с подзеркальника.
— Не волнуйся, — сказала Таня, аккуратно очистив щётку от волос. — Твоя девушка не обнаружит °улик.
Я промолчал. А что можно было сказать в этой ситуации? Не уходи, я люблю тебя, и завтра же расстанусь с Каролиной? Дочерью владельца банка, в котором я работаю… Так?
А ведь я мог бы. Уже готов был сказать это. Но Таня услышала слова, звучавшие пока лишь в моей голове. Она медленно помотала головой:
— Нет, Денис. Не надо. Сейчас у нас с тобой всё равно ничего не получится.
— Почему? — растерянно спросил я.
Я был слишком обессилен, чтобы спорить. Никогда со мной такого не бывало, ни до, ни после.° Любовь поразила нас, как поражает молния, говорил булгаковский Мастер. Нет, со мной было хуже. Словно торнадо, проносились через мою душу взбесившиеся эмоции — страсть, отчаяние, восторг, тоска.
— Потому что время нельзя опередить, — ответила Таня, — мы будем вместе позже.
Она взяла мою ладонь и прижала её к своей щеке.
— Я знаю, ты не поверишь, — тихо продолжила она, — никто не верит. Но мне снятся вещие сны. О том, что случится в будущем.
— Ты что же, знаешь всю свою жизнь наперёд?
Я попытался скептически усмехнуться, но губы жалко скривились, словно в сдавленном рыдании.
— Нет, — ответила Таня. — Только некоторые события. Я за два года заранее знала, что мама °заболеет туберкулёзом. Потом видела сон о смерти бабушки, дяди Славиной мамы. Видела, что мою собаку задавит мотоцикл, и это сбылось через неделю…
— Ну, а про меня-то что? — нетерпеливо спросил я.
— Ты приснился мне в прошлую пятницу, — сказала Таня, глядя мне прямо в глаза, — мы плавали в° реке и целовались. Потом занимались любовью в какой-то квартире… Я даже видела твоё зеркало в серебристой рамке и эти фотообои с видом Парижа…
— Это Лондон, — снова усмехнулся я.
Таня опустила голову. Скулы её покраснели.
— Если человек не знает математику и географию, это не значит, что он глупый.
— Извини, — я прижал её к себе и стал целовать, как ребёнка, в макушку, в тёплый затылок, ещё хранивший слабый запах водорослей.
— И мы встретились уже совсем взрослыми, — продолжала Таня, с усилием сглотнув. — На каком-то °острове, где росли пальмы, и песок был белый, а не жёлтый. Я шла по пляжу, на мне был чёрный° купальник и такая летящая юбка. Ты стоял у барной стойки, спиной ко мне. Я узнала тебя по браслету на руке. Кожаный браслет с металлической вставкой из английских букв I-N-S-A-N-E.
Она водила кончиком пальца по моей ладони, выписывая каждую букву.
— Insane? По-английски это значит «безумие», — ответил я, — но у меня нет такого браслета!°
— Значит, будет, — слабо улыбнулась она, — и я тебя по нему узнаю. Мне надо идти, Денис… скоро начнёт темнеть…
Я хотел проводить её, но Таня наотрез отказалась. Она казалась странно грустной, подавленной, °как будто рассказ о вещих снах выкачал из неё последние силы. Да и я был, как выжатая досуха тряпка. Никогда со мной не случалось такого — резкого, отчаянного, пугающего. Как будто мне самому приснился сон, безумная фантасмагория о нереальной любви.
Через три дня, встречая Каролину, я предложил ей посидеть в итальянском ресторанчике аэропорта. Мы выбрали столик в глубине зала, подальше от снующего туда-сюда народа. Официант быстро убрал со столика журнал, забытый предыдущим клиентом.
— Смотри, под твоим стулом тоже что-то осталось! — сказала мне Каролина.
Я нагнулся и поднял чёрный кожаный браслет. Мягко блеснула серебряная вставка с надписью: «INSANE».